«Законник» Стефана Душана.

Формирование писаного права югославянских народов также пришлось на XIII в. Тогда одним из феодалов Славонии был составлен Статут Матвея (1272), в котором были записаны в основном судопроизводственные правила, идущие от обычного права. Большое распространение получил Винодольский статут округа Далмации (1288), представлявший своего рода сплав славянского и итальянского (!) права. Статут воспроизводил в основном имущественные правоотношения, систему преступлений и наказаний, близкую варварским правдам. Итальянские влияния были заметны и в последующих югославянских статутах и прибрежных городов XV в. Наиболее крупным памятником югославянского права стал «Законник» царя Стефана Душана, составленный в эпоху наивысшего расцвета державы Неманичей и наибольшей централизации власти монарха-деспотаря.
«Законник» Стефана Душана (205 ст.) в основной своей части был принят по инициативе сословного собора в 1349 г. В 1354 г. к тексту были сделаны дополнения. Позднее добавились несколько десятков статей – в основном правил судопроизводства – из разных законодательных источников разного времени. Во многих вопросах «Законник» ориентировался на византийское церковное право «Номоканона» и «Синтагмы» (особенно в ст. 1 – 28). Но основное содержание отразило своеобразные институты сословного строя Сербии и жесткую правовую политику властителей государства-«деспотовины».
Влияние византийской публично-правовой традиции сказалось на том, что относительно подробно были изложены права и полномочия монарха. Оговаривалось исключительное право царя строить крепости в государстве. Государь имел право на особый сбор со своих вассалов на свадьбу сына. Жители государства обязывались содержать царских посланцев и слуг при исполнении ими государевых поручений. Царь считался своего рода гарантом правосудия и установителем общественного спокойствия; нарушения этого рассматривались как посягательства на царские полномочия.
Весьма заметное место в нормах «Законника» (практически полностью лишенных уже казусной формы, а представлявших позитивное законодательство) заняли гарантии законности. Единожды изданные законы или предоставленные имущественные права полагались как неприкосновенные и неизменные даже по отношению к царской власти. Весьма необычными были прямые запреты царю посягать насильственно, без законной судебной процедуры на предоставленные в собственность имения, вмешиваться в собственнические права. Законы гарантировали всем, даже несвободным людям, «воздаяние правды» на царском дворе. Особого значения законы (хрисовулы) объявлялись ненарушимыми и навечно охраняющими вольности городов – «Да не вольны того нарушить в них ни господин царь, ни кто-либо другой».
Идея неукоснительной законности была взаимосвязана с гарантиями сословных прав и привилегий. В наибольшей степени были закреплены привилегии сербской церкви. В качестве государственного закона провозглашалась обязанность подчинения духовным властям: «И в духовном деле каждый человек да имеет повиновение и послушание своему архиерею». Ослушание церковных правил могло повлечь отлучение от церкви, а с тем и изгнание из общества. Нарушение церковной юрисдикции также влекло огромный по размеру денежный штраф. Кроме патриарха, власть над церковью принадлежала только царю. За шляхетством (властелями и властеличами) закреплялись практически неограниченные права собственности на бащины (вотчины), включая наследственные права рода и свободу «от всех тягостей и податей моего царства». Оговаривались особые судебные привилегии великих властителей. Купцам предоставлялась (и гарантировалась большими штрафами за нарушение) свобода торговли по всему царству. Законом устанавливались пределы натуральных и денежных повинностей зависимых крестьян – меропхов («А иного сверх закона ничего у него да не отымется»). Но и укрывательство чужих людей, бегство зависимых людей было поставлено наравне с государственной изменой.
В уголовном праве доминировала идея преодолеть излишне мягкие традиции обычного права и в особенности ужесточить ответственность за нарушение «царского порядка» и «народного мира». Едва ли не самым тяжким преступлением считалось «воровство и разбой» (видимо, профессиональный). Таких преступников ждали повешение «вниз ногами» и ослепление. Укрывшее их село подвергалось разграблению, а господин села должен был возместить все украденное и быть наказан «как вор и разбойник». Очиститься от обвинений в воровстве и разбое можно было только путем ордалий железом (хотя вообще они выходили из обыкновения). Захват с поличным был бесспорным доказательством вины. Судьи также несли ответственность за беспричинное ненаказание явных разбойников. Это безусловно открывало на деле дорогу неприкрытому судейскому террору.
Самым тяжким наказанием была смертная казнь. Она назначалась за такие преступления, в которых усматривалась высшая мера греховности и нарушения церковной заповеди (за убийство священника полагалось повесить, за убийство родителей, детей, родных – сжечь). Распространенным было применение членовредительных наказаний (это была одна из самых своеобразных черт «Законника», воспринятая из византийского права): отсечение руки или обеих рук, ушей, носа, урезание языка, ослепление или вырывание глаза. Эти наказания налагались, если в преступлении усматривалась злостность, предумышленность, Предумышленное убийство каралось отсечением рук, ненарочное – значительным, но штрафом, тем же наказывалось совращение христианина в другую веру, изнасилование, нарушение своего сословного статуса (собирание «собора себров» – свободных, но не феодалов). Большинство остальных преступлений каралось штрафами – максимальный достигал 1 тыс. перперов (серебряных монет), наиболее распространенными были в 300 и 100 перперов. Высшие штрафы полагались за преступления, нарушавшие основные устои правопорядка: убийство привилегированным феодалом свободного, лжесвидетельство в суде. Повышали денежные штрафы также преступления, совершенные в отношении лиц более высокого сословного положения; дерзостные преступления в отношении высших по статусу могли повлечь и более строгое наказание вообще (так, за изнасилование «равной себе» отрубали руки и нос, высшей по положению – вешали). За «измену и за всякое преступление» подлежали наказанию и жившие вместе с преступником родственники; свою непричастность к преступлению близкого надо было доказывать.
Своеобразной, в расхождение со славянскими древними обычаями, была ответственность за преступления в пьяном виде. Это значительно отягчало ответственность и само по себе было нарушением порядка. За незначительные оскорбления и т. п. в пьяном виде полагалось вырвать глаз и отсечь руку, за простое «задирание» – дать 100 палок (хотя вообще болезненные наказания – порка – применялись в «Законнике» крайне редко).
«Законник» устанавливал строго территориальную подсудность (исключая церковь), только для городов давалась привилегия на собственный суд. Судьям предписывалось «судить по Законнику, справедливо и не судить по страху моего царского величества», а также специально – «надзирать и защищать убогих и нищих».
Одна из статей «Законника» оговаривала его верховную силу даже по отношению к новым царским грамотам. Руководствоваться указами и грамотами, отменяющими правила «Законника», судьям не полагалось. Такой приоритет сводного закона, кодекса также был в значительной степени новым не только для Сербии, но и для всего славянского права той эпохи.
Развитое правовое и законодательное регулирование сложилось у западных и южных славянских народов уже на стадии сословной монархии. Это относительное запаздывание обусловило тесную взаимосвязь в праве между защитой сословных привилегий и принципом законности. Общегосударственные кодификации права в этих условиях приобретали особое политическое и правовое значение, а дело «законоустановления» становилось чуть ли не священной обязанностью власти и ее главным государственным долгом.